Неточные совпадения
— Ты поди, душенька, к ним, — обратилась Кити к сестре, — и займи их. Они видели Стиву
на станции, он здоров. А я побегу к Мите. Как
на беду, не кормила уж с самого чая. Он теперь проснулся и, верно, кричит. — И она, чувствуя прилив молока, скорым шагом
пошла в детскую.
Катавасов, войдя в свой вагон, невольно кривя душой, рассказал Сергею Ивановичу свои наблюдения над добровольцами, из которых оказывалось, что они были отличные ребята.
На большой
станции в городе опять пение и крики встретили добровольцев, опять явились с кружками сборщицы и сборщики, и губернские дамы поднесли букеты добровольцам и
пошли за ними в буфет; но всё это было уже гораздо слабее и меньше, чем в Москве.
Уж мы различали почтовую
станцию, кровли окружающих ее саклей, и перед нами мелькали приветные огоньки, когда пахнул сырой, холодный ветер, ущелье загудело и
пошел мелкий дождь. Едва успел я накинуть бурку, как повалил снег. Я с благоговением посмотрел
на штабс-капитана…
Он долго думал в этом направлении и, почувствовав себя настроенным воинственно, готовым к бою, хотел
идти к Алине, куда прошли все, кроме Варавки, но вспомнил, что ему пора ехать в город. Дорогой
на станцию, по трудной, песчаной дороге, между холмов, украшенных кривеньким сосняком, Клим Самгин незаметно утратил боевое настроение и, толкая впереди себя длинную тень свою, думал уже о том, как трудно найти себя в хаосе чужих мыслей, за которыми скрыты непонятные чувства.
На дачу он приехал вечером и
пошел со
станции обочиной соснового леса, чтоб не
идти песчаной дорогой: недавно по ней провезли в село колокола, глубоко измяв ее людями и лошадьми. В тишине
идти было приятно, свечи молодых сосен курились смолистым запахом, в просветах между могучими колоннами векового леса вытянулись по мреющему воздуху красные полосы солнечных лучей, кора сосен блестела, как бронза и парча.
Клим Иванович плохо спал ночь, поезд из Петрограда
шел медленно, с препятствиями, долго стоял
на станциях, почти
на каждой толпились солдаты, бабы, мохнатые старики, отвратительно визжали гармошки, завывали песни, — звучал дробный стук пляски, и в окна купе заглядывали бородатые рожи запасных солдат.
Самгин встал, вышел из барака,
пошел по тропе вдоль рельс, отойдя версты полторы от
станции, сел
на шпалы и вот сидел, глядя
на табор солдат, рассеянный по равнине. Затем встал не легкий для Клима Ивановича вопрос: кто более герой — поручик Петров или Антон Тагильский?
Утром подул горячий ветер, встряхивая сосны, взрывая песок и серую воду реки. Когда Варавка, сняв шляпу,
шел со
станции, ветер забросил бороду
на плечо ему и трепал ее. Борода придала краснолицей, лохматой голове Варавки сходство с уродливым изображением кометы из популярной книжки по астрономии.
«Такие голоса подстрекают
на скандалы», — решил Самгин и
пошел прочь, к
станции, по тропе, рядом с рельсами, под навесом елей, тяжело нагруженных снегом.
— Да как это ты подкрался: караулили, ждали, и всё даром! — говорила Татьяна Марковна. — Мужики караулили у меня по ночам. Вот и теперь
послала было Егорку верхом
на большую дорогу, не увидит ли тебя? А Савелья в город — узнать. А ты опять — как тогда! Да дайте же завтракать! Что это не дождешься? Помещик приехал в свое родовое имение, а ничего не готово: точно
на станции! Что прежде готово, то и подавайте.
Джукджур отстоит в восьми верстах от
станции, где мы ночевали. Вскоре по сторонам
пошли горы, одна другой круче, серее и недоступнее. Это как будто искусственно насыпанные пирамидальные кучи камней. По виду ни
на одну нельзя влезть. Одни сероватые, другие зеленоватые, все вообще неприветливые, гордо поднимающие плечи в небо, не удостоивающие взглянуть вниз, а только сбрасывающие с себя каменья.
Потом
пойдут вопросы: далеко ли отъехали, скоро ли приедут
на станцию, как называется вон та деревня, что в овраге?
— Меня, — кротко и скромно отвечал Беттельгейм (но под этой скромностью таилось, кажется, не смирение). — Потом, — продолжал он, — уж постоянно стали заходить сюда корабли христианских наций, и именно от английского правительства разрешено раз в год
посылать одно военное судно, с китайской
станции,
на Лю-чу наблюдать, как поступают с нами, и вот жители кланяются теперь в пояс. Они невежественны, грязны, грубы…
Станция называется Маймакан. От нее двадцать две версты до
станции Иктенда. Сейчас едем.
На горах не оттаял вчерашний снег; ветер дует осенний; небо скучное, мрачное; речка потеряла веселый вид и опечалилась, как печалится вдруг резвое и милое дитя.
Пошли опять то горы, то просеки, острова и долины. До Иктенды проехали в темноте, лежа в каюте, со свечкой, и ничего не видали. От холода коченели ноги.
От слободы Качуги
пошла дорога степью; с Леной я распрощался. Снегу было так мало, что он не покрыл траву; лошади паслись и щипали ее, как весной.
На последней
станции все горы; но я ехал ночью и не видал Иркутска с Веселой горы. Хотел было доехать бодро, но в дороге сон неодолим. Какое неловкое положение ни примите, как ни сядьте, задайте себе урок не заснуть, пугайте себя всякими опасностями — и все-таки заснете и проснетесь, когда экипаж остановится у следующей
станции.
Кажется, я миновал дурную дорогу и не «хлебных» лошадей. «Тут уж
пойдут натуральные кони и дорога торная, особенно от Киренска к Иркутску», — говорят мне. Натуральные — значит привыкшие, приученные, а не сборные. «Где староста?» — спросишь, приехав
на станцию… «Коней ладит, барин. Эй, ребята! заревите или гаркните (то есть позовите) старосту», — говорят потом.
Не останавливаясь, рабочие
пошли, торопясь и наступая друг другу
на ноги, дальше к соседнему вагону и стали уже, цепляясь мешками за углы и дверь вагона, входить в него, как другой кондуктор от двери
станции увидал их намерение и строго закричал
на них.
Нехлюдов
послал малого
на станцию за лошадьми и поспешно стал укладываться.
От Сигоу до
станции Бикин
на протяжении 160 км
идет хорошая санная дорога, проложенная лесорубами. Это расстояние мы проехали в 3 суток.
На другой день я выехал
на станцию Корфовская, расположенную с южной стороны хребта Хехцир. Там я узнал, что рабочие видели Дерсу в лесу
на дороге. Он
шел с ружьем в руках и разговаривал с вороной, сидевшей
на дереве. Из этого они заключили, что, вероятно, он был пьян.
К сумеркам мы дошли до водораздела. Люди сильно проголодались, лошади тоже нуждались в отдыхе. Целый день они
шли без корма и без привалов. Поблизости бивака нигде травы не было. Кони так устали, что, когда с них сняли вьюки, они легли
на землю. Никто не узнал бы в них тех откормленных и крепких лошадей, с которыми мы вышли со
станции Шмаковка. Теперь это были исхудалые животные, измученные бескормицей и гнусом.
За этот день мы так устали, как не уставали за все время путешествия. Люди растянулись и
шли вразброд. До железной дороги оставалось 2 км, но это небольшое расстояние далось нам хуже 20 в начале путешествия. Собрав последние остатки сил, мы потащились к
станции, но, не дойдя до нее каких-нибудь 200–300 шагов, сели отдыхать
на шпалы. Проходившие мимо рабочие удивились тому, что мы отдыхаем так близко от
станции. Один мастеровой даже пошутил.
— Мордини, я к вам и к Саффи с просьбой: возьмите энзам [пролетку [то есть извозчика] (от англ. hansom).] и поезжайте сейчас
на Ватерлооскую
станцию, вы застанете train, а то вот этот господин заботится, что нам негде сесть и нет времени
послать за другой каретой.
На станции где-то я написал эти два стиха, которые равно хорошо
идут к преддверию ада и к сибирскому тракту.
Фирс. Нездоровится. Прежде у нас
на балах танцевали генералы, бароны, адмиралы, а теперь
посылаем за почтовым чиновником и начальником
станции, да и те не в охотку
идут. Что-то ослабел я. Барин покойный, дедушка, всех сургучом пользовал, от всех болезней. Я сургуч принимаю каждый день уже лет двадцать, а то и больше; может, я от него и жив.
Это в трактир-то
на станцию ему нельзя было
идти, далеко, да и боязно, встретишь кого из своих, он, мой голубчик, и
пошел мне селяночку-то эту проклятую готовить к городническому повару, да торопился,
на мост-то далеко, он льдом хотел, грех и случился.
— Милая Бэла, все, что вам угодно!
На станции я
пойду и распоряжусь, чтобы вам принесли бульону с мясом и даже с пирожками. Вы не беспокойтесь. Лазер, я все это сам еде лаю.
— Дадут-с, — отвечал лакей и, как только подъехали к почтовой
станции, сейчас же соскочил с козел, сбегал в дом и, возвратясь оттуда и снова вскакивая
на козлы, крикнул: — Позволили,
пошел!
Едет Сенечка
на перекладной, едет и дремлет. Снится ему, что маменька костенеющими руками благословляет его и говорит:"Сенечка, друг мой! вижу, вижу, что я была несправедлива против тебя, но так как ты генерал, то оставляю тебе… мое материнское благословение!"Сенечка вздрагивает, кричит
на ямщика:"
пошел!"и мчится далее и далее, до следующей
станции.
После полудня, разбитая, озябшая, мать приехала в большое село Никольское, прошла
на станцию, спросила себе чаю и села у окна, поставив под лавку свой тяжелый чемодан. Из окна было видно небольшую площадь, покрытую затоптанным ковром желтой травы, волостное правление — темно-серый дом с провисшей крышей.
На крыльце волости сидел лысый длиннобородый мужик в одной рубахе и курил трубку. По траве
шла свинья. Недовольно встряхивая ушами, она тыкалась рылом в землю и покачивала головой.
— Много… нет, не очень много; но совестно ужасно. Он
на трех
станциях за меня платил, и сахар всё его
шел… так что я не знаю… да и в преферанс мы играли… я ему немножко остался должен.
— Я, батюшка, сам понимаю и всё знаю; да что станете делать! Вот дайте мне только (
на лицах офицеров выразилась надежда)… дайте только до конца месяца дожить — и меня здесь не будет. Лучше
на Малахов курган
пойду, чем здесь оставаться. Ей Богу! Пусть делают как хотят, когда такие распоряжения:
на всей
станции теперь ни одной повозки крепкой нет, и клочка сена уж третий день лошади не видали.
Потом начали проводить железные дороги: из Бологова
пошла на Рыбинск, из Москвы —
на Ярославль, а про Корчеву до того забыли, что и к промежуточным
станциям этих дорог от нее езды не стало…
— Нет, нет, нет! Не хочу я твои пошлости слушать! Да и вообще — довольно. Что надо было высказать, то ты высказал. Я тоже ответ тебе дал. А теперь
пойдем и будем чай пить. Посидим да поговорим, потом поедим, выпьем
на прощанье — и с Богом. Видишь, как Бог для тебя милостив! И погодка унялась, и дорожка поглаже стала. Полегоньку да помаленьку, трюх да трюх — и не увидишь, как доплетешься до
станции!
Так
идет дело до
станции, с которой дорога повертывает
на Головлево. Только тут Степан Владимирыч несколько остепеняется. Он явно упадает духом и делается молчаливым.
На этот раз уж Иван Михайлыч ободряет его и паче всего убеждает бросить трубку.
Как только им делается по вас очень скучно, они в ту пору возьмут своего Какваску
на руки и
идут к почтовой
станции, сядут
на крылечко и ждут.
— Это я, брат, ему тогда дал взаймы,
на станции: у него недостало. Разумеется, он вышлет с первой же почтой… Ах, боже мой, как мне жаль! Не
послать ли в погоню, Сережа?
На каждой
станции он слышит сетования и пожелания; смотритель ахает, ямщик старается прокатить
на славу… в последний раз!..
После обеда мы дружески расстались, мои молодые товарищи наняли лошадей и поехали в Тифлис, а я гулял по
станции, по берегу Терека, пока, наконец, увидал высоко
на горе поднимающуюся пыль и
пошел навстречу своему эшелону.
Во Мцхетах мы разделились. Архальский со своими солдатами ушел
на Тифлис и дальше в Карс, а мы направились в Кутаис, чтобы
идти на Озургеты, в Рионский отряд. О происшествии
на станции никто из солдат не знал, а что подумал комендант и прислуга об убежавших через окно, это уж их дело. И дело было сделано без особого шума в какие-нибудь три минуты.
На большой
станции, часу в одиннадцатом, оба вышли и поужинали. Когда поезд
пошел дальше, Панауров снял пальто и свой картузик и сел рядом с Юлией.
Во время остановки, перед вечером второго дня
на большой
станции нервный господин этот сходил за горячей водой и заварил себе чай. Господин же с аккуратными новыми вещами, адвокат, как я узнал впоследствии, с своей соседкой, курящей дамой в полумужском пальто,
пошли пить чай
на станцию.
— Пять рублей
на водку, но до самой
станции вскачь —
пошел!
Мотоцикл простучал двадцать верст, отделявших
станцию от совхоза, в четверть часа (Рокк
шел всю ночь, то и дело прячась, в припадках смертного страха, в придорожную траву), и, когда солнце начало значительно припекать,
на пригорке, под которым вилась речка Топь, глянул сахарный с колоннами дворец в зелени.
Пётр оглянулся, поёживаясь, нашёл, что дождь
идёт действительно не вовремя, и снова, серым облаком, его окутали невесёлые думы. Чтоб избавиться от них, он пил водку
на каждой
станции.
Медведенко. А я
пойду пешком
на станцию… провожать. Я живо… (Уходит.)
Чтобы как-нибудь спасти этого несчастного Бенни, столь комически начавшего свое путешествие и теперь изнемогавшего под бременем своей нерешительности и деликатности, дама, о которой здесь часто
идет речь, вызвалась
послать ему
на почтовую
станцию в Орел телеграмму о том, что важные дела требуют его немедленного возвращения в Москву.
Как-то перед масленицей
пошел сильный дождь с крупой; старик и Варвара подошли к окну, чтобы посмотреть, а глядь — Анисим едет в санях со
станции. Его совсем не ждали. Он вошел в комнату беспокойный и чем-то встревоженный и таким оставался потом всё время; и держал себя как-то развязно. Не спешил уезжать, и похоже было, как будто его уволили со службы. Варвара была рада его приезду; она поглядывала
на него как-то лукаво, вздыхала и покачивала головой.
В настоящую минуту он сидел
на комфортном месте в вагоне первого класса, и в уме его наклевывалась одна милая мысль:
на следующей
станции предстояло разветвление пути, и
шла новая дорога вправо.
Приехавши
на станцию, мы заказали себе обед и
пошли все шестеро гулять.